Глава 9. Курсантская столовая.
Вспоминаю свою первую встречу с курсантской столовой. Это случилось в мой первый же день пребывания в училище.
…В то летнее утро я пришёл к военкомату, имея при себе мыло, полотенце и всё такое. У здания военкомата было уже много подобных мне разгильдяев. Кто-то сидел верхом на оградке, кто-то стоял и курил, кому-то провожающие родители запихивали в рюкзак уже не влезающие туда пирожки.
Примерно через полчаса на крыльцо военкомата вышел суровый усатый военный и громко объявил: «Провожающие остаются здесь, все остальные заходим в здание и строимся на заднем дворе!» Приключение началось.
На заднем дворе военкомата из нашей пёстрой толпы изобразили строй, а затем скомандовали: «Шагом марш!» И мы пошли строем по улице, чувствуя себя неимоверно крутыми, шагая, словно оккупанты по свежезахваченному городу. Много позже, когда нам случалось вот так же строем идти по улице, с тоской глядя на кипящую вокруг жизнь, мы ощущали себя скорее арестантами, нежели захватчиками.
До училища мы шли минут двадцать. Нас провели по всей территории и вывели за училище, где был расположен палаточный городок – наша «абитура». С этого момента нас стали называть абитуриентами.
Когда мы прибыли на место, нам сказали располагаться на траве и ждать. Так мы провалялись целый день. В течение дня нас переписали, но на этом все развлекательные мероприятия и закончились.
И вот, часов в восемь вечера, нас построили на мини-плацу, который находился на территории абитуры и объявили, что сейчас мы пойдём на ужин! Эту идею мы восприняли с восторгом: уничтожать домашние припасы в первый же день никто не спешил. И мы двинулись в столовую.
Уже на входе мы должны были насторожиться, так как ничем съедобным не пахло, а пахло каким-то застарелым жиром и ещё чем-то непонятно-специфическим, что можно унюхать только в солдатской столовой.
Мы построились в очередь и потянулись к раздаче, гремя алюминиевыми «разносами» (почему-то правильное слово «поднос» используется в нашей стране крайне неохотно.) «Разносы» были неимоверной степени помятости. Они были мокрые, что указывало на их недавнюю помывку, и скользкие от жира.
На раздаче нам предложили тарелки с водой, в которой плавали кости минтая. Мы смекнули, что всё наверное съели настоящие курсанты, а нас кормят остатками, даже не подозревая, что нам предложили традиционную курсантскую уху.
Но на этом чудеса не кончились – на раздаче сидел настоящий, живой моряк и выдавал каждому по кусочку хлеба! Он выглядел таким нарядным в своей синей форме и совершенно неуместным в нашей столовой авиационного училища: ведь до ближайшего моря от нас было четыре тысячи километров. Позже оказалось, что этот матрос поступил в училище вместе с нами, и его назначили ротным каптёром. Неудивительно, что его сразу прозвали «Море».
К воде с костями никто не притронулся, но хлеб с чаем умяли все, проголодавшись за день.
Шли дни, домашние пирожки закончились. Чудо-ухой уже никто не брезговал.
Вообще, фирменных блюд в столовой хватало. Самым популярным из них была «сека» или «сечка» - ячневая каша без признаков масла. Её можно было при желании вытряхнуть из кастрюльки-казана, и тогда она лежала, сохраняя точную форму кастрюльки, и мелко дрожала, как бы волнуясь за свою дальнейшую судьбу. Иногда секу заправляли "мясом белых медведей" – так мы с любовью называли белые куски сала, которые заливались в кастрюльки с кашей вместе с каким-то жиром. На десерт частенько был компот с червяками. Червяки были маленькие, безобидные и виновные только в своей любви к сухофруктам. Они честно плавали на поверхности компота, как бы говоря: «Вытаскивай нас, мы уже ни на что не претендуем». И мы вытаскивали.
А знаете ли вы, что такое сушёная картошка? Вот и я не знал до определённого времени. А время это наступило по весне, когда на овощняке закончился весь прошлогодний урожай картофеля. Тут-то со склада НЗ и привезли мешки с сушёной картошкой. Если вы решили, что это что-то наподобие чипсов, то вы ошибаетесь. Наши деды, в далёких 60-х годах, заботясь о потомках, мелко нарезали и насушили впрок много картошки. И вот, мешки вскрывались, поварихи варили эти послания из прошлого и предлагали их к нашему столу. Причём можно было варить эту картошку вместе с мешками – мешки явно не уступали своему содержимому по вкусовым качествам.
А может, вы не знаете и про картофелечистную машину? Она представляла собой большой железный короб с открытым верхом, внизу вместо днища был ряд валиков с шершавой наждачной поверхностью. Машина запускалась, валики вращались, сверху засыпался картофель, который прыгал в машине и постепенно шлифовался. За всем следил кто-нибудь из наряда по «корнегрызке» - так мы называли овощерезный цех столовой. Наблюдатель помешивал это "спортлото" палкой и поливал сверху водой, которая вместе с грязью утекала в специальное сточное отверстие в полу. Очищенную картошку подгоняли к отверстию сбоку машины и собирали в бачки. Затем наряд по корнегрызке сидел и вырезал у картошки глазки. Сэм как-то спросил с недоумением, зачем мы вырезаем глазки, ведь в них самые витамины, на что я заметил, что Сэма бессовестно обманывали всё его детство и кормили, чем попало.
Как-то нормальная картошка на овощняке закончилась, и в ход пошла гнилая. Естественно, вся гниль обрезалась, вычищалась, но запах оставался. Я уверен, что такое блюдо вы вряд ли попробуете в своей жизни. Это было картофельное пюре с запахом и вкусом, уж простите, натурального говна. Это был триумф поваров – наконец-то они изготовили такое блюдо, которое не осилили даже самые голодные.
Расскажу подробнее о нарядах по столовой. Каждый день какая-то из рот заступала в наряд по училищу: один взвод заступал в караул, другой в допнаряд, охранять склады и объекты училища, а третий – в столовую. Наряд же по столовой делился тоже на две части: кто-то шёл в варочный цех, помогать бабулькам-поварихам, а кто-то в «корнегрызку». Наряд по варочному цеху сулил много нештяков: компот и хлеб в неограниченном количестве («варочники» заведовали и хлеборезкой), плюс бонусы в виде жареного сала или минтая. Наряд же по корнегрызке сулил обычно чистку картошки до утра: зачастую картофелечистная машина стояла сломанная и бездействовала.
Неудивительно, что в других отделениях составы нарядов по варочному цеху и корнегрызке практически не подвергались изменениям: самые продвинутые жарили сало в варочном, а ребята попроще чистили картошку в корнегрызке. У нас же в отделении, как я уже упоминал, было какое-то подобие демократии.
Как-то третий взвод ушёл в караул, а Игорька Закарпатского туда не взяли. И его в виде бонуса «подарили» нам в наряд по столовой. И так получилось, что он попал в варочный цех.
Тут следует рассказать об Игорьке подробнее. Это был стройный, высокий, худощавый юноша с ясными голубыми глазами. И всё бы ничего, но он был постоянно голоден. Питался он всем, что попадало под руку – хлебом, пирожками из «чипка» (так мы называли курсантский буфет – Чрезвычайная Индивидуальная Помощь Оголодавшим Курсантам), либо детской смесью «Здоровье», которой активно торговали старшекурсники по курсу 1:2 по сравнению с ценами «на воле».
Один из сержантов третьего взвода, Миша, рассказывал, что лежал вместе с Игорьком в санчасти. Часа в два ночи Миша почувствовал настойчивые сигналы организма и пошлёпал в тапочках в туалет. К своему ужасу, в туалете он обнаружил Игорька, который сидел на очке и жадно кушал пирожок. «Игорёк, ты чего?!» - искренне поразился Миша. Игорёк виновато улыбнулся и протянул Мише пакет: «Хочешь пирожка?»
После этого становилось понятно, что репутация у Игорька среди своих была, мягко сказать, запятнана. Поэтому несчастный регулярно чистил картошку в корнегрызке. У нас же в наряде по столовой, опять повторюсь, была ротация, и этот кадр каким-то чудом очутился в варочном цеху.
Он ел круглые сутки. Лицо его буквально сияло от счастья.
Ночь после наряда была для Игорька воистину ужасна. Часов в одиннадцать вечера, когда после «отбоя» наряд по роте приступил к уборке казармы, из кубрика третьего взвода пулей выскочил Игорёк в нижнем белье и, постанывая и прихрамывая, бросился в туалет, что называется, «роняя кал». Только обычно это выражение применяется в переносном смысле, а тут всё буквально текло из штанины. Желудок несчастного не выдержал столь обильных даров и вконец расстроился.
Дневальные, что наводили порядок, принялись громко материться. Игорёк же клятвенно обещал всё убрать, как только постирает штаны. В течение ночи он практически не слезал с «очка», но в перерывах между своими бдениями на корточках, он-таки помыл не только ЦП и туалет, но даже лестницу.
Однако, даже несмотря на перспективу попасть в корнегрызку, наряд по столовой не был страшен – ведь там трудились всем коллективом. А действительно тяжёлым был ежедневный наряд, в который заступал один человек, именуемый в течение этих суток «зальным».
Новый зальный приходил в столовую часа за четыре до ужина и принимал по счёту посуду, столы, скамейки. Затем он отпускал сменившегося в роту и оставался один на один со всем этим хозяйством.
Курсант с тоской снимал с себя родную «хэбэшку» и осторожно надевал мокрую, грязную, жирную и невероятно холодную «подменку», доставшуюся ему в наследство от старого зального. «Море» заменял её на стираную не очень охотно, как я подозреваю, раз в две-три недели.
Готовясь к ужину, зальный раскладывал посуду на столы, по количеству сидящих за ними людей. И тут следует сказать, что посуды постоянно не хватало. Самым основным бедствием была нехватка стаканов, реже - ложек. В чём же крылась причина этого бедствия? Ну, во-первых, конечно же, стаканы имели неприятное свойство разбиваться. А во-вторых, в зале трудились ещё трое вражеских зальных из соседних рот, которые ловили любую возможность обокрасть соседа. И это был основной канал, по которому исчезала посуда. Тут уж надо было держать ухо востро и при первой же возможности восполнить пропажу из арсенала соседней роты. Вот такие «Весёлые старты».
Разложив посуду, зальный с большими алюминиевыми бачками шёл в варочный цех. Сперва он получал компот или чай. Иногда он на время заключал перемирие с вражеским зальным и бачки таскались совместными усилиями, иногда же приходилось корячиться самому. В последнем случае снимался ремень, цеплялся за ручку бачка и импровизированные «саночки» со скрежетом алюминия о бетонный пол перемещались к месту назначения. От подобной транспортировки некоторые бачки протирались до дыр, и поэтому оставляли за собой мокрый след.
Чай разливался по чайникам, по одному на каждый стол.
Далее шла каша, которая транспортировалась точно так же и раскладывалась по кастрюлькам.
Перед самым ужином приходили дежурный по роте с дневальным, которые получали хлеб с маслом и раскладывали их на столы.
И вот наступал момент истины: с замиранием сердца зальный слушал нарастающий шум поднимающейся по лестнице роты. Рота рассаживалась за столы, и вот тут начиналось самое неприятное…
Здесь необходимо отметить важный момент. Чтобы выжить в этом наряде, зальный был обязан знать, где сидят товарищи, способные причинить максимум неприятностей. На этих столах обязательно должно было быть шесть ложек, шесть стаканов и непременно полный чайник. Жертвовать приходилось либо столиками, за которыми сидели негласные «лохи», либо же столиками своих ребят, которые всегда относились с пониманием к этой непростой ситуации.
Особой речи заслуживал старшинский столик, за которым сидели старшина, Деревянный Славик и ещё четверо особ, приближённых к императору. Плюс ко всем вышеперечисленным привилегиям, ложки за этим столиком обязаны были быть не алюминиевыми, как у всей роты, а строго из нержавеющей стали. Горе было обидевшему старшинский столик. Поэтому один из наших ребят (даже сейчас не буду говорить кто) регулярно заступая зальным, плевал в старшинскую кастрюльку с кашей, а один раз даже ссыкнул в чайник.
И вот, начинался приём пищи и со всех сторон неслось до боли знакомое: «Зальный, с-сука!!!» Зальный обязан был тут же подбежать с серьёзным лицом, выслушать претензии и постараться скрыться, как бы в поисках того, что от него требовалось. Ситуация была стандартной, так как зачастую на «простых» столиках на шестерых было всего четыре ложки и всего лишь три стакана. Обидевшего же «крутых» ждала неизвестная судьба: их могли затащить в комнату для мойки посуды для каких-то таинственных манипуляций.
Причём «Зальный, с-сука!» возмущённо кричали даже «лохи», хоть их никто и не слушал.
И вот, наконец, рота уходила. Можно было вздохнуть с облегчением, как после тяжёлого экзамена. Впереди была ещё помывка посуды за ста двадцатью курсантами, но это уже было не так психологически тяжело. Конечно, задача усложнялась тем, что на четыре роты приходилось всего три жирные ванны для мытья посуды, но ждущий своей очереди мог заняться, к примеру, помывкой полов.
Часам к двенадцати ночи всё было обычно уже убрано, и тогда посылался гонец к дежурному по батальону – им становился тот зальный, из чьей роты в этот день был дежурный офицер. Важно было точно рассчитать время: рано докладывать было ни в коем случае нельзя: тогда дежбат приходил, находил кучу недостатков и заставлял зальных работать до утра. Естественно, когда такое происходило, до утра никто не работал, а просто к батареям сдвигались скамейки в виде импровизированных кроватей. Мне тоже довелось так переночевать пару раз.
Если же дежбат разрешал «отбиться», то можно было закрыть столовую на замок, вернуться в роту и провалиться часов на пять в счастливый сон.
В шесть утра зальные уже были обязаны находиться в столовой, где всё начиналось по-новой: близился завтрак…
После обеда зальный выходил на финишную прямую: перемыв посуду, он принимался за её подсчёт. Желательно было держать руку на пульсе относительно количества посуды в течение всего наряда: после того, как она была помыта и составлена в кучу, утащить что-либо у товарищей по несчастью было практически невозможно.
Однажды я умудрился проебать скамейку. Уж и не знаю, кому она понадобилась. Сначала я думал, что найду её в соседних ротах, но оказалось, что я лишь понапрасну тупо «спалил» сам себя – найти не нашёл, а враги уже знали, что у меня её не хватает. И тогда я пошёл на отчаянный шаг: проник в зал старшего курса и спёр скамейку оттуда.
Практически всегда мне удавалось сдавать посуду под счёт без замечаний. Лишь один раз ко мне были претензии со стороны командования роты. Дело было вот в чём. Я сдал наряд, товарищ по фамилии Дорожко пересчитал посуду, записал количество и поставил свою подпись, написав «принял». За следующие сутки этот талантливый юноша умудрился проебать штук двадцать тарелок, несколько стаканов, три чайника и черпак. После чего он не нашёл ничего более умного, чем позачёркивать все вчерашние записи и рядом приписать «обновлённое» количество, как будто так у меня и принял. Старшина меня вызвал, брызгал слюнями, кричал, что это проблемы мои и Дорожко, и чтобы я с ним разбирался. На это я спокойно пояснил, что наряд сдал без замечаний и ни с кем разбираться не собираюсь. На этом все разборки и закончились. Заматерели мы под конец учёбы, это да.
Ещё, пожалуй, стоит рассказать, что на последнем курсе обучения комбат выбил для зала нашего батальона скатерти, искусственные цветы на стены, солонки и баночки с горчицей на каждый стол. Кушали мы теперь из новой посуды, строго ложками и вилками из нержавеющей стали, которых теперь хватало всем. Также на столах появились ножи. Ещё откуда-то в столовой появился магнитофон, и теперь во время приёма пищи мы могли наслаждаться песнями Кая Метова и группы «Мираж». Плюс ко всем благам, у нас появились официантки и страшное слово «зальный» исчезло из нашей жизни навсегда вместе с этим злополучным нарядом.
)))))
