Здесь был пост приглашённой Родманом (администратор) " второсортной" (Лэнд). Извини, Синдерелла - он никому не нужон по причине унылости автора "с прыщами на жопе" (Табула)
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:17:48)
Сарказм-клуб |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Сарказм-клуб » Литература » Чужие стихи, которые нам нравятся
Здесь был пост приглашённой Родманом (администратор) " второсортной" (Лэнд). Извини, Синдерелла - он никому не нужон по причине унылости автора "с прыщами на жопе" (Табула)
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:17:48)
Не сочтите за флуд, но мне понравилась фраза о здоровой мужской струе... Как многозначен и многозначителен всё-таки русский язык.
Отредактировано Синдерелла (2011-07-20 12:21:46)
zulus
зачту из ДмитрийСаныча, царствие небесное..
Он часто по ночам приходит
В буденовке и кобуре
Курсантской легкою походкой
Блестящими глазами смотрит
Мой старый плюшевый медведь
Как память вечная о той
О той единственной гражданской
Где мы костями полегли
Лежим, а он лишь напевает:
Я все равно погиб на той...
Он помнит
********
Мы лечили мишку
Мишка не умрет
Градусник под мышку
В плюшевый проход
Задний мы вставляли
Не обманешь нас
Перебинтовали
Бедного до глаз
Будь здоровым мишка
Умирать нельзя
Такие ребятишки
У тебя друзья
Живые
**********
Ел шашлык прекрасный сочный
А быть может утром рано
Эти бедные кусочки
В разных бегали баранах
Разно мыслили, резвились
А теперь для некой цели
Взяли да объединились
В некий новый, некий цельный
Организм
Отредактировано racist_dwarf (2011-07-20 12:37:57)
Здесь был пост с мультиками ,который понравился Синдерелле. Я рада.
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:19:49)
zulus
Спасибо! Барашек- красавчег и - ага
Если тебя подло обрили без твоего согласия и ты теперь голый, розовый, беззащитный и смехотворный -
я сразу подумал о новобранцах наших вооруженных сил
Отредактировано racist_dwarf (2011-07-20 15:27:51)
мой подарок воинствующим педиконенавистникам!
«Мой милый ласковый друг», Дмитрий Пригов
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Что нам Александрия?! У нас своего щемительного, высокого и всеобъемлющего, но и отвалившегося как бы, вернее — не как бы, а точно, отвалившегося, стремительной силой онтологически-моментального отъединения, превышающей медлительность наших слезно-душевных потоков, отъединившегося, за дни, минуты, секунды отбежавшего на расстояние мраморного величия и прохладно обозреваемого мраморными же ветрами неухватимой всеобщности (но ведь было же! было же! ведь только что было! — эээ, братец, вон куда умчало! — но ведь было! было! было! — мало ли чего было! — но ведь это было только сейчас! — не знаю, не знаю!), в общем — у нас столько всего своего, так что нам Александрия! что мне вам рассказывать о кудрявых юношах в набедренных повязках, когда мы сами еще неистребимо, отбежав недалеко (но уже как во сне не своем для себя), глядим сами на себя, выглядываем из-за стволов полусумеречного леса в пионерских галстучках с комсомольскими значочками. Ох, да мне ли рассказывать вам, как это было и как это бывает! кто хочет — сам все посмеет понять.
* * *
С утра моросит и скверное настроение
Внизу хриплыми голосами
Перекрикиваются местные матроны
Он стоит уже одетый за моей спиной
И ничего не понимает, переминаясь
Иди, мальчик, иди! — говорю я кому-то
Потом я слышу слабое потрескивание
внешней деревянной лестницы
Словно мгновенно объятой голубоватым пламенем
Под еле ощутимой — я знаю -
тяжестью его тонковытянутого
предкомсомольского тела
Иди, мальчик, иди! — говорю я себе
Проведя по серой щетине тыльной стороной руки
И не чувствуя уже ничего грубой складчатой кожей
* * *
В только что занявшемся сокольническом садике
Я сижу на открытой веранде за столом
И вытянутой, почти вертикальной губой
Втягиваю в себя рывками горячий чай с густой малиной
Ловя его высокий, немного нервный голос
Рассказывающий товарищам про жаркие Африки
Притом он легонько притоптывает шоколадной загорелой ногой
Пыль поднимается лёгкими столбиками из-под его сандалий
И чуть-чуть мертвенной голубоватой патиной
Садится на тонкую невыносимую лодыжку
Единственно отсюда мне видимую
Сквозь чёрные змеевидные переплетения кустов
* * *
Я не хожу на футбол
Мне не нравятся их цельнолитые бесчувственные ноги
Смолоду осунувшиеся и окостеневшие до черепов их лица
Я читаю книги
Книжные фантомы всегда имеют мягкие удлинённые очертания
И бледные меланхолические лица
* * *
Быстроговорящая мамаша
Обёрнутая бесчисленным потоком складок
То придвинется, то отодвинется
В то время как её длинноногий нетвёрдый полуюноша сын
С маленьким как капелька крови пионерским значком
Слоняется от окна к окну
Подобно тургеневской девушке прислонясь к притолоке
Белым пальцем трогает виноградную лозу
Влетевшую в раскрытую дверь
И отсутствующим взглядом неописуемых глаз
Скользит по мне и неестественно щебечущей мамаше
И улетает к дальней, едва синеющей на горизонте
Полоске адриатических гор
Унося туда с собой и моё сердце
* * *
Одетая в обтягивающие серо-голубые брюки
Достаточно миловидная
Она влетает в комнату
Садится рядом
Берёт меня за руку и говорит, говорит, говорит
О своём женихе:
Как он добр! красив! нежен!
Он офицер! лейтенант!
Да, да, — отвечаю я, — помню, помню его
Он действительно очень, очень привлекателен
* * *
Он появился откуда-то из леса
Старший пионервожатый
Крепкие коленные чашечки и белые шорты
Романтический поворот головы чуть влево вверх
На загорелой рельефной шее
Я прислонился к нему
Как давно это было со всем этим приснившимся
Отлетевшим, отвалившимся в небытие пионерским летом
До сих пор помню тяжесть его
напрягшейся и в то же
время ласковой руки
* * *
Мы забрели с тобой в какой-то ангар
Складское помещение
Где валялись головы вождей всех революций
И разнообразных их наследников и продолжателей
Гигантские гипсовые ордена
Могущие украшать бы исполинские груди материков и континентов
Лежали полураскрошившиеся
И потемневшие от втянутой влаги
Мы стояли у двух портретов и долго смотрели друг на друга
Ты стоял у Ленина
А я — у Сталина
Господи, как ты был прекрасен
* * *
На опустевшей станции метро площадь Революции
Среди огромного количества бронзовых человеков
Около одного из них
Кажется, рабочего
Он стоял в маечке с короткими рукавами
И в чуть-чуть великоватых брюках
Загорелый, южный
Я долго смотрел на него
Потом подошёл
Он был не из Москвы, его не встретили, вот его узелок
Он был благодарен мне
Сейчас ему, наверное, уже где-то 30-35
Взглянуть бы, какой он сейчас
* * *
Они пишут контрольную работу -
Упадок демократии в Афинах
Я вижу его рыжеватый затылок среди прочих
Сейчас он подбежит самый первый
Одёрнет пионерский галстук и тихо протянет исписанный листок
Я погляжу на него и мне станет опять нехорошо
Что-то вроде догадки или сочувствия промелькнёт в его рыжеватых глазах
Ну что, пионер, будь готов! — пошучу я
Всегда готов! — певуче ответит он
* * *
Нас была компания со школьных времён
Спортсменов, отличников
И самый красивый неожиданно покончил собой
Они ничего не подозревали о нас, обо мне и о нём
Только удивлялись силе моего горя и переживания
Удивительного, как им тогда казалось, по моим молодым годам
Особенно для мужчины
Из глубины зала я вижу его тихого
За столом президиума с краю
Мне кажется, он замечает меня
И смущённо потупляет взор
Я вижу как лёгкая тень заливает его щеки
Когда он затягивается сигаретой
И выпускает прозрачное облако голубого дыхания
Так я вижу его молодого и страдающего
Зажатого между воздухом, который нельзя вдохнуть дважды
Как нельзя войти дважды в воду Гераклита
И красным знаменем за спиной президиума
Которое не знает, что такое дважды, трижды, четырежды
Я вижу его страдающего
Я умею ждать
* * *
Ох, уж эти нынешние
Дикие и лохматые
Я слежу за одним таким
Что ему известно о лагерях, о пытках и недоедании
О синеющих губах и сваливающихся со слабых шеек головках!? -
Ничего!
Вот он, как на турнике
Подтягивается на металлических вагонных поручнях в метро
Отчего чуть-чуть сползают его изношенные джинсики
Еле-еле обнажая смутно, как итальянское сфумато
Обрисовываемую полутенями
Ласковую спину
* * *
Он единственный, кого я помню во всех деталях
Могучий и упругий, словно выполненный из одного куска литой резины
Победитель в метании каких-либо копий, или чего-то там подобного
Когда он одевает белые джинсы
Затягивает ремень с жёлтой армейской бляхой на последнюю прорезь
Живот его, не переваливаясь, плоско и равномерно уходит внутрь -
Это незабываемо
* * *
Я помню себя в полинялой задравшейся матросочке
Переростком с длинными руками и ногами
С шишковатыми коленками и локтями
Каким бы я мог полюбить его сейчас
Не эта ли смутная память о трагедии мифического андрогина
Разделённого не в пространстве объектов
Но во времени
* * *
Старый,
Лысый,
Почти безобразный
Но мудрый
Знающий что-то такое
У меня нет желания уйти или отвергнуть его
Он рассказывает о тех временах
Когда положить партийный билет на стол
Считалось гражданской смертью
А порой и просто прямой смертью и оканчивалось
Да ладно! — говорит он, поглаживая меня -
Это позор мой! боль несглаживаемая
Отлично рассчитав, сколь обаятелен и неотразим
Этот трагический, невоспроизводимо экзотический
Опыт сурового победительного человека
* * *
Ну что, выпьем ещё
Глупенький!
Дурачок мой!
Тело полное шарма и податливости
На, возьми денег
Сбегай на свой очередной идиотский пиф-паф-фильм
Пока я просмотрю новое издание Анналов
Только не приходи позже одиннадцати
Я буду волноваться
* * *
Я глажу его по мощной костистой спине
Двугорбый любовник!
Один горб — несчастие
Два горба — уже новая антропология
Сложив белые тонкие длинные ноги
Как единорог — древнее свидетельство невинности -
Я сижу рядом с ним
Голый и дрожащий
* * *
Майскими днями
Праздничным днём
В коротких штанишках
Шатаясь по городу
Чуя и не в силах понять какую-то внутреннюю чью-то интригу
Внутреннее закипание
Чувствуя неодолимую истому
Сторонясь и огибая шумные завораживающие мужские компании
В слезах бросался я домой
Сжавшись, сидя на корточках у подъезда
Дожидался возвращения матери
И с неожиданной страстью, прямо злостью
Бросался на неё
Что с тобой? — и я с рыданием зарывался в её юбку
* * *
Ты думаешь, меня легко обмануть -
потянуться, улыбнуться, сделать обворожительный жест рукой и виноватый вид
Как на комсомольском собрании обсуждающем твоё персональное дело
Милый мой
Если я сочинил тебя
Неужели мне недостанет силы сочинить ещё
Пару ночей посидеть над книгами со всякими там альфами и омегами -
Что само по себе удовольствие -
А за результатом заходи на следующей неделе
Твой полосатый махровый халат недолго будет пустовать
* * *
Безутешный вид за окном
Да и что может быть утешительного
В этом до конца не достроенном и недоразрушенном
Гигантском полугороде
Где ты, в компании таких же фезеушных бессмысленных волчат
Гоняешь какую-нибудь консервную банку
Даже не дав себе труда взглянуть на часы, на которых уже три
И не озаботясь вспомнить, где ты обещался быть в это время
Ну вот, пришла пора скупых мужских слёз...
Здесь была реакция "Брюквы Тулово" (Доктор Г) на подборку Дворфа. Забавную и провокационную.
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:21:28)
zulus
да ладно, все уже знают, что я люблю дурака повалять, кому я нужен?))
кстати, это не подборка, это единый цикл, составленный автором.
пригов умел весело потроллить общественность.
но сейчас это уже воспринимается как "ленин гриб" - милая старая классика, а не серьёзная какая-то провокация.
Здесь шла бесэда.
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:21:53)
zulus
да просто умер от болезни.
в 2007 году.
- девочки заходят в основном, чтобы самим самовыразиться, а не чтобы почитать чего;
Всё верно. Но и что другие пишут, я тоже читаю.
да ладно, все уже знают, что я люблю дурака повалять, кому я нужен?))
Ваньку повалять и я люблю. Но за подборку спасибо. Как - то ничего подобного читать не доводилось.
это или эпатаж, или мазохизм, или игра со спичками.
И кого этим сейчас удивиш?
БЕРТОЛЬД БРЕХТ
АПФЕЛЬБЕК или ЛИЛИЯ В ДОЛИНЕ
1
С лицом невинным Якоб Апфельбек
Убил отца и мать в родном дому
И затолкал обоих в гардероб,
И очень скучно сделалось ему.
2
Над крышей ветер тихо шелестел,
Белели тучки, в дальний край летя.
А он один в пустом дому сидел,
А он ведь был совсем еще дитя.
3
Шел день за днем, и ночи тоже шли,
И в тишине, не ведая забот,
У гардероба Якоб Апфельбек
Сидел и ждал, как дальше все пойдет.
4
Молочница приходит утром в дом
И ставит молоко ему под дверь,
Но Якоб выливает весь бидон,
Поскольку он почти не пьет теперь.
5
Дневной тихонько угасает свет,
Газеты в дом приносит почтальон,
Но Якобу не нужно и газет,
Читать газеты не умеет он.
6
Когда от трупов тяжкий дух пошел,
Был Апфельбек сдержать не в силах слез.
Заплакал горько Якоб Апфельбек
И на балкон постель свою унес.
7
И вот спросил однажды почтальон:
“Чем так разит? Нет, что-то здесь не то!”
Сказал невинно Якоб Апфельбек:
“То в гардеробе папино пальто”.
8
Молочница спросила как-то раз:
“Чем так разит? Неужто мертвецом?”
“Телятина испортилась в шкафу”, –
С невинным он ответствовал лицом.
9
Когда ж они открыли гардероб,
С лицом невинным Апфельбек молчал.
“Зачем ты это сделал, говори!” –
“Я сам не знаю”, – он им отвечал.
10
Молочница вздохнула через день,
Когда весь этот шум слегка утих:
“Ах, навестит ли Якоб Апфельбек
Могилку бедных родичей своих?”
Однажды три друга охотника жили,
одежды у каждого - некуда деть,
поэтому двое раздетыми были,
а третьему нечего было надеть.
Патронов у каждого столько бывало,
что с ружьями просто случалась беда.
Одно без патронов никак не стреляло,
а два незаряжены были всегда.
Однажды друзья на охоту ходили
и каждый в огромного зайца попал,
но двух из убитых они упустили,
а третий убитый от них убежал.
Идут они дальше. И видят - далЁко
стоит у реки удивительный дом,
а в доме ни стен ни дверей и ни окон
к тому же и крыши не видно на нем.
Поднялись они на порог незнакомый
и в дверь постучали они, тук-тук-тук.
Хозяин, которого не было дома,
сейчас же поднялся и вышел на стук.
Три друга охотника разом вздохнули
и стали хозяина дружно просить :
-"Вы нам не дадите большую кастрюлю,
чтоб в ней убежавшего зайца сварить?"
-"Кастрюлю? Пожалуйста, сколько угодно,
их три у меня не то что одна,
но две прохудились и стали не годны,
а в третьей кастрюле ни крышки ни дна.
Отредактировано алиенна (2011-07-25 21:52:03)
Каждый выбирает для себя :
женщину, религию, дорогу,
Дъяволу служить или пророку,
каждый выбирает для себя.
Эпиграмма
Супругою твоей я так пленился,
Что если б три в удел достались мне,
Подобные во всем твоей жене,
То даром двух я б отдал сатане,
Чтоб третью лишь принять он согласился.
**************
Иной имел мою Аглаю
За свой мундир и черный ус,
Другой за деньги — понимаю,
Другой за то, что был француз,
Клеон — умом ее стращая,
Дамис — за то, что нежно пел.
Скажи теперь, мой друг Аглая,
За что твой муж тебя имел?
М. Лермонтов
Делись со мною тем, что знаешь;
И благодарен буду я.
Но ты мне душу предлагаешь:
На кой мне чорт душа твоя!...
М. Волошин
В эту ночь я буду лампадой
В нежных твоих руках...
Не разбей, не дыши, не падай
На каменных ступенях.
Неси меня осторожней
Сквозь мрак своего дворца, -
Станут биться тревожней,
Глуше наши сердца.
В пещере твоих ладоней -
Маленький огонек -
Я буду пылать иконней...
Не ты ли меня зажег?
Здесь приглашёный Родманом "друг" анализироал стих - заинтересовался, поди ж ты!
Отредактировано zulus (2012-06-30 11:23:24)
Вы здесь » Сарказм-клуб » Литература » Чужие стихи, которые нам нравятся